Как в немецких лагерях поступали с беременными? Что если женщина беременела уже там?
Понимая, сколь тонкий это вопрос, автор напоминает, что он категорически осуждает происходившее. Но так как все уже случилось, об этом следует говорить, чтобы не допустить повторения подобных событий. Я постараюсь рассуждать обо всем отстраненно – эмоционально вовлекаться в это не хочется, а изменить прошлое не в моих силах.
Так или иначе, после того, как человек попадал в один из немецких лагерей, это было ненадолго – при том уровне работ и том уровне питания протянуть на ресурсах собственного организма он мог не более трех месяцев. Даже сотрудничество с администрацией сильно не помогало. Примером может быть глава лодзинского гетто Хаим Румковский – силами своего народа он создал важные для немецкой промышленности производства, но его все равно ликвидировали.
К тому же, гласно или негласно, но всегда имелись определенные основания, из-за которых судьба человека легко могла измениться – в лучшую, но обычно в худшую сторону. Это можно сказать и о женщинах, которые попадали в лагерь уже в положении либо по тем или иным причинам беременели в его стенах.
Общая политика состояла в том, чтобы не дать еще одному поколению евреев вырасти и отомстить за то, что стало с их родителями. К тому же, дети рассматривались, как бесполезные нахлебники, которые не могут трудиться. Тем не менее, в зависимости от места и времени подход мог быть кардинально разным.
Терезиенштадт одно время использовался, как показательный лагерь, чтобы продемонстрировать миру, насколько нацисты гуманные – но когда были сняты соответствующие репортажи, все сразу же изменилось. Но при поддержке других узниц и узников у детей имелась возможность выжить и жить дальше – до тех пор, пока у людей не кончалось терпение. Тем не менее, случаи выживания все равно были – то же самое можно сказать о Бельзене и Равенсбрюке.
В Аушвице до 1943-го года было также, но затем все новоприбывшие стали подвергаться отбору. Те, кто не был слишком стар и слишком молод для лагерных работ, мог чувствовать себя в относительной безопасности некоторое время. Разумеется, сильных мужчин отбирали чаще, чем женщин, а от беременных избавлялись в первую очередь. Или же в тот момент, когда их положение становилось для всех очевидным.
Там работала акушерка по имени Гизелла Перл, которая помогала прерывать беременность, чтобы сохранить хотя бы жизнь матери. В противном случае их ждал газенваген или операционный стол доктора Менгеле. Впрочем, некоторые дамы отказывались от ее услуг, и тогда они разделяли судьбу своих детей.
Правда, администрацию особо интересовали близнецы – им удавалось уцелеть несколько чаще, хотя и ценой своего здоровья. Лаборатория Менгеле даже располагалась поблизости от женской секции Ia, где по его приказу содержались и дети. Роды, если они и случались, происходили прямо в бараке – никто из немцев не должен был об этом знать. В больничном блоке никак нельзя было скрыть факт рождения.
В Треблинке и Собиборе могли отправить в газенваген прибывшую партию заключенных в тот же день – поэтому указанной проблемы у них не возникало. Да и во всех лагерях в 1945-м году печи работали ускоренными темпами, но не справлялись с задачей. Поэтому к моменту освобождения количество выживших составляло тысячи и даже десятки тысяч человек.
Что касается возможности залететь прямо в лагере, то она была маловероятной. Большинство из них были однополыми, в остальных женщины содержались и выполняли работы отдельно от мужчин, и у заключенных не было уединения. Хотя и не исключались случаи, когда отцами становились представители администрации.
В израильском музее Яд ва-Шем есть детский мемориал, расположенный в искусственной пещере. Среди зеркал висят фото, а в центре горит свеча. Динамик называет имена тех, чья жизнь тогда прервалась, без перерыва – 24 часа в сутки, 7 дней в неделю, 365 дней в году. Учитывая, что мы знаем, по крайней мере, 1,5 миллионов имен, полное их озвучивание занимает несколько лет.
